Доедать не обязательно - Ольга Юрьевна Овчинникова

ею, закручивает водяную воронку, от вида которой Гриша присвистывает и чуть не упускает котелок. Торнадо со свистом проносится к берегу мимо него и, засасывая веточки и песок, долетает до лагеря, где порывисто бьёт в костёр, – тот тревожно дёргается, уходит в глубину тлеющих головёшек и гаснет.

Садится Вида у кромки, отчего вдоль берега пробегает потревоженная волна, которая качает лодку и накатывает на Гришу так, что замачивает ему штанины. Сложив крылья, Дракон трясёт головой, потягивается и изрыгает утробный рёв, перерастающий в раскатистый многоголосый гром. Гриша, смачно ругнувшись, идёт из воды и поспешно ковыляет в лагерь, то и дело оглядываясь, – поверхность озера беспокойно рябит.

Мощная молния с треском ударяет в осоку, взрывая воду так, что во все стороны кольцами разбегаются мини-цунами.

Проматерившись, Гриша прибавляет ходу и так спотыкается о лежащий поперёк тропы змеиный хвост, – тоже ему невидимый, – что наполовину расплёскивает воду.

– Коряги, етит твою! – сердито плюётся он.

Вида пыхает жаром и зыркает по сторонам. Горящие багрянцем чешуйки поднимаются дыбом. С места в карьер она устремляется в лес и успевает: подрезает Анаконду в прыжке, и они, треща ветками и подламывая осинки, скатываются по склону в сторону озера, где сплетаются в комок, рыча от злобы и негодования.

Соню меж тем пробирает на истерический хохот, но её смех – неровный, нервный, из тех, что мужчины в женщине особенно не переваривают, – вскоре сменяется всхлипыванием.

Даймон прекращает пороть.

На стволе берёзы, точно картина в рамке, для Сони появляется распахнутое окно. Там, в лесополосе акварельно розовеет метёлками иван-чай и гуляют двое, держась за руки, словно дети. Соня видит мужчину и рядом себя – наивную, с восторженными, аквамариновыми глазами, будто промытыми дождём. Деловито жужжат шмели. Земляника источает аромат горячего лета, и Соня забирает её губами с шероховатой мужской ладони, целует линию жизни.

Изображение начинает меняться.

Вместо лица мужчины возникают пустые точки, мигающие битыми пикселями, словно программа, отвечающая за сохранение данных, дала сбой, полетела или была отформатирована. Целостным остаётся фон, а лица больше нет, – только пляшущие, стёртые дырки, – и его смутные очертания расползаются мутью, не желая более собираться в единый образ.

Возле озера стонет и трещит сухостой, завывает порывистый ветер. Даймон склоняется к Соне:

– Стоп?

«Намерение – самая мощная сила во Вселенной».

– Нет, – звенящим голосом упрямо твердит она. – Ещё.

Он хмыкает, берётся за флоггер удобнее и продолжает.

Удар! Ещё и ещё! И с каждым ударом события из её прошлого обнуляются, замещаясь иной реальностью.

Глава 50

Потерять человека, с которым тебя связывают воспоминания, всё равно что потерять память (Джон Грин).

Удар!

Ох, Ириска! Только ради тебя можно притащиться в такую даль! Цветочный ларёк у новостроек! Кто назначает тут встречи?

Гибкий кошачий хвост касается ног, и Соня смотрит вниз, но никого там не видит. Видимо, просто ветер. Она нашаривает в кармане кошелёк, заходит в ларёк и здоровается с угрюмой продавщицей. Смотрит по сторонам. Возле вазы с сочно-оранжевыми герберами приседает и заглядывает под лепестки.

– Дайте одну, пожалуйста, – обращается она к девушке.

Торопливо вымолвив «конечно», та выходит из-за прилавка и направляется к вазе.

Удар!

Квартирка у этого Жоры – просто бомба! Просторная двушка с кухней, и даже летом дают горячую воду! Прям вау! Грязища только невероятная!

Соня бодро шагает в ванную, набирает ведро, берёт тряпку и моет пол: старательно огибает ножки мебели, сумки и чемоданы, попутно находит Ирискин капроновый следок, закатившуюся за коробку губную помаду и чёрное платье, скомканное и запихнутое в раззявленный настежь пакет. Кверху задом она продвигается мимо приоткрытого шкафа и мельком заглядывает туда. От разноцветных платьев веет тонким ароматом цветочных духов… Роза и жасмин… О, да. Соня замирает, но через силу возвращается к тряпке, подавив в себе желание перемерить весь-весь гардероб подружки, особенно вон то пылающе-алое платье. Здесь даже зеркало есть в полный рост, в прихожей.

«Делу время и потехе час», – так любила говаривать бабушка.

Сосредоточенно пыхтя, Соня огибает тряпкой большого плюшевого медведя и приближается к распахнутой настежь двери, которую закрывает, чтоб протереть в углу. И ахает, – там, за дверью, на стене висят всякие плётки, в углу стоят длинные палки, и завершают дивный натюрморт две прищепки, сиротливо лежащие на полу.

– Ох, чёрт! – Соня бухается на пол сначала одним коленом, а затем и другим.

«У нас там множество странных вещей», – вспоминается ей голос Ириски и её загадочная улыбка.

Удар!

– Алё! – далёкий Ирискин голос отражается в трубке двойным эхом. – Привет-как-дела?

– Привет, дорогая!

– Соньчик, ты добралась до хаты?

На заднем плане плещется, накатывая волнами, море.

– Да! Квартирка у вас – просто супер! Цветок поставила на кухню, на подоконник – с ним всё хорошо! – кричит Соня.

– Что с ним будет-то? Он же пластмассовый!

– Да знаю! Я же не дура, – хохочет Соня. – Ну? Что? Как ваш медовый месяц?

– У нас всё отлично, – Ириска тоже кричит – аж захлёбывается от восторга. – Приеду – расскажу! Нашла тебе открытку с косатками! Я знаю – ты их любишь!

– Спасибо, – смеётся Соня. – Слушай, а я тут нашла у вас… ну…

– Что? Плётки за дверью? А-ха-ха, – хихикает Ириска.

– И визитку…

Чёрно-красная визитка с надписью: «Шибари-клуб Анаконда» лежит на бежевом стеллаже, и Соня за разговором доходит туда, берёт её, крутит в руке, разглядывая вычурные изгибы нарисованной змеи.

– Да это наш клуб, тематический, – тараторит Ириска. – Сходи, развейся, если интересно. Даймон, Ангелика… там все свои. Скажешь, что от меня. Это закрытый клуб… Только плётки наши не трогай, ладно? Девайсы – это святое. Если что, в магазе как раз секс-шоп неплохой есть, ну не супер-класс, конечно, Даймон вон лучше делает. И к нему просись, он нежный мачо, не смотри, что похож на чудовище. А по средам в «Анаконде» верёвочки…

– Да, я, пожалуй, схожу.

– Ладно, солнце, давай, у меня тут роуминг! Чао бамбино! – и она вешает трубку.

Соня оставляет визитку. Задумчиво идёт на балкон.

«По средам у них верёвочки. Нежный мачо».

…Двенадцатый этаж. Внизу ползут машинки и движутся человечки. И земля так магнетически притягательна, что Соня наклоняется, ложась рёбрами на перила. Мимо пролетает голубь и, чуть не врезавшись ей в лицо, шарахается вбок. От испуга Соня выпускает телефон, и тот, дважды перекувырнувшись в воздухе, с треском брякается на полоску асфальта, проложенную по периметру здания, – пластиковые куски разлетаются по сторонам.

– Чёрт!

Соня щурится, разглядывает осколки – похоже, спасать там нечего. Холодный металл леденит плечи, и глухие удары, пульсирующие в голове, перерастают в неровный стук колёс, который крепчает, заливает уши, и вместо улицы перед глазами проявляются маслянистые, пропитанные креозотом шпалы. Она поворачивает голову и видит поезд, в то время как тело ползёт вниз, за край.

Локомотив.

Он истошно гудит и с оглушительной скоростью несётся прямо на неё. Колёса скрежещут, выбивая из рельсов тяжёлую пыль. Ближе. Ближе! Вагоны трясутся, качаясь и сотрясая землю.

«Вот и поезд», – успевает пронестись в голове, прежде чем ногу пронзает яркая боль, – это жуткая чёрная кошка мёртвой хваткой вцепилась в тело! Соня с криком отпрянывает от перил и пытается отодрать от себя жуткого зверя, но не тут-то было! Боль ослепляющая. Чудовище жрёт её, смачно протыкая мышцы на всю глубину клыков, и озвучивая это демоническим подвыванием.

– Пусти! – взвизгнув, Соня грохается на пол, ударяется головой о бетонную стену и проваливается в черноту. Дикая кошка отпрыгивает прочь, словно упругий, хорошо накачанный мяч.

Сознание возвращается медленно. Звенящую тишину сменяют будничные звуки городской, кишащей машинами жизни. Оглушённо гудит затылок. По соседскому карнизу ходят голуби, – слышно, как стучат коготки по оцинкованному листу.

– Эй… – звучит обеспокоенный, но вместе с тем и язвительный голосок. – Ты там как?

Соня не отзывается. Медленно нарастая, в ноге проявляется боль – сильная, настоящая, полыхающая огнём.

– Эй… – повторяется снова, и на плечо опускается кошачья лапа. – Ты чуть не й-й-й… чуть не грохнулась, детка!

Соня поворачивает голову на голос и встречается лицом к лицу с… кошкой,